– Тридцать два рубля.
Игумнов отслюнил несколько пятирублёвок и протянул юноше.
– Сдачу возверну, – пообещал тот и торопливо спустился во двор.
– И ведь обязательно вернёт, – задумчиво проговорил купец. – Настоящий бессребреник. Таких в наши дни редко встретишь.
Старый следователь картинно закашлял, прерывая Игумнова:
– А знаете ли вы, дорогой Николай Васильевич, что сообщают по этому вопросу ваши соседи? Семеро разных свидетелей, независимо друг от друга, показали, что прежний ваш архитектор умер не от хворобы. Он застрелился, потому как вы ему мильён посулили, но не выплатили.
– Да откуда же они это взяли? Пустомели! Я того зодчего, как занедужил, в собственной спальне устроил. Лучших дохтуров к нему вызывал. А после уж за свои деньги и похоронил. Что касается обещанного мною вознаграждения, так я даже переплатил триста тысяч сверху. И все, до последнего гроша, отдал семье покойного. Об том расписки имеются. Желаете удостовериться?!
– Это все несущественно, – процедил Шпигунов. – Давайте вернёмся к расследованию.
– Так и вернитесь! Я все жду, когда вы всерьез займетесь этим делом, вместо того, чтобы точить лясы с соседями, рассылать телеграммы и убеждать меня в том, что я глупец. Вы ведь не разделяете подозрений этих скудоумцев, господин Мармеладов?
– Я пока не готов составить окончательное мнение. Мало фактов.
– Мало? Так вот вам ещё один: Маришка оставила свою любимую брошь.
– Золотую? – встрепенулся сыщик.
– Как раз-таки все золотые безделушки из шкатулки исчезли. Изумруды, рубины – все самое ценное. Хотя эти побрякушки – мои подарки, и тоже будут ей обо мне напоминать.
– Так то ж золото, – хмыкнул Нечипоренко. – Оно не пахнет.
Купец отмахнулся, даже не дослушав. Он обращался только к Мармеладову – единственному человеку в этой комнате, которому пока еще верил.
– А брошку серебряную бросила на дне шкатулки. Но это было самое дорогое для нее украшение…
– Ложь! – Шпигунов, в отличие от старшего товарища, не улыбался и не пытался скрыть своего презрения к хозяину дома. – Мы допросили всех слуг без исключения. Они утверждают: ваша любовница никогда не носила этой серебряной загогулины – ни в доме, ни на выезды.
– Правильно! – горячо согласился Игумнов. – Не носила! Потому что боялась обронить случайно, и потерять навсегда. Это единственная память об умершей матери. Не могла Маришка оставить ее, если бы ушла из дома по доброй воле.
– Вы все время что-то выдумываете! Так стараетесь убедить следствие в том, что в исчезновении госпожи Кондратьевой виноват некий таинственный незнакомец, будто…, – тут молодой следователь соизволил выдавить кривую ухмылку, – будто от себя подозрение отводите. Как знать, может вы и впрямь замуровали девушку в винном погребе.
– Опять на ту же мозоль мне наступаете! – воскликнул Игумнов.
– Не серчайте, Николай Васильевич, – Нечипоренко потянулся за грибным пирогом. – Это же не серьёзно, про погреб-то. В шутейном аспекте, так сказать-с…
– Вы до сих пор не удосужились проверить погреб? – сыщик старался не выдать своего негодования, но зрачки его сузились.
– Что же это, сударь, – насупился Игумнов, – теперь и вы глумиться вздумали?!
Старый следователь выбрал иной тон – ласково-снисходительный, так добрый учитель пеняет школяру, написавшему в тетрадке фиту вместо ферта.
– Нет, дорогой мой, не удосужились. Поскольку при любом расследовании важно опираться исключительно на факты, а пустые сплетни и городские легенды я никогда в расчёт не принимаю. И вам не советую.
– А разве вас не удивляет столь необычный сюжет для сплетни? – Мармеладов не изменился в лице, но в голосе его появились тревожные нотки. – Замуровал в подвале, да ещё и живьем, чтоб девица подольше мучилась. Целый готический роман, а не сплетня! Способна народная молва сочинять эдакие фантазии? Вряд ли. Люди простые, как правило, и предполагают самое простое: придушил, забил до смерти, бритвой по горлу – и в колодец… Народ мог выдумать, что купец зарыл труп в том самом погребе – ведь это куда как проще, чем замуровывать. Но нет, слух чрезвычайно конкретен и до ужаса точен. Стало быть, его непременно нужно проверить.
– Что же, раз так – идемте! – Игумнов кипел от праведного гнева. – Сейчас вы сами убедитесь, что все это полный бред!
Слуга принёс фонари – по одному в каждой руке. Купец выхватил тот, что горел ярче и первым спустился по боковой лестнице к тяжелой кованой двери. Зазвенел ключами, выбирая нужный.
– Никому не позволяю входить сюда без моего ведома! А то в прошлый раз привез заграничного вина, так эти басурманские отродья, – Игумнов покосился на слугу, – вылакали тишком все запасы. Потому ключи имеются только у меня и у Маришки. Даже дворецкому сюда входу нет.
Дверь со скрипом продавила затхлую темноту погреба.
– Что за дикий смрад? – отшатнулся Шпигунов. – Неужто там и впрямь покойница?
– Типун вам на язык! Это сыр. Я из Франции привёз не только вино, но и сундук, набитый понь-левеком, – купец поднял фонарь повыше и осветил большие сырные головы на полке у стены. – Вкус у него изумительный, но ароматец… Будто пузыри в трясине лопаются и выпускают наружу болотный газ. Пока везли из Парижа, провонял весь вагон. Пришлось купить этот вагон, иначе выгнали бы нас из поезда к чёртовой матери. Но что поделаешь?! Маришке сыр дюже понравился, да и я распробовал впоследствии… Не желаете угоститься?
– Нет, увольте-с! – ответил старый следователь, зажимая нос рукавом мундира.
– Зря. Впрочем, с непривычки запашок убийственный. Сундук, в котором везли, пришлось сжечь на заднем дворе – вонь так въелась, что уже не выветривалась. Но с вином и корочкой белого хлебца этот сыр восхитительно вкусен.
Мармеладов реагировал гораздо спокойнее, но старался дышать ртом. Он осматривал стены, сложенные из серого камня. Погреб внушительный: три комнаты следуют друг за другом, как бусины на чётках. Соединены арками, довольно низкими – не только купцу, но и остальным пришлось пригнуться, чтобы не расшибить лоб. В нишах справа и слева хранится вино, всего сыщик насчитал одиннадцать стеллажей, сколоченных особым образом, чтобы бутылки лежали с небольшим наклоном. Логика подсказывала, что для симметрии должен быть и двенадцатый, но в самой дальней комнате на этом месте высилась стена из темно-красного кирпича.
– А зачем эту нишу заложили? – спросил Мармеладов. – Причем наискосок, словно кто угол хотел отрезать. Странная штука. Кладка свежая и кирпич голландский. Дороговато выходит для обычной перегородки. Для чего она здесь, Николай Васильевич?
– Сие мне неведомо. Здесь прежде не было ничего такого. Может быть, Маришка поручила кому-то из слуг? Слышь, нечестивец! – он отвесил затрещину лакею с фонарём. – Кто эту хреновину построил?
– Не могу знать! – ответил пришибленный.
Шпигунов постучал в стену, прислушиваясь к глухому звуку.
– Меня терзают недобрые предчувствия…
Судя по вздыбленным волосам на макушке, купца посетила та же жуткая мысль.
– Ну, чего зенки лупишь? – накинулся он на слугу. – Кирку неси! Живо!
* * *
Два удара и свежая кладка поддалась: кирпичи из верхней части посыпались, а в образовавшемся проеме показалась белокурая голова.
– Маришка… Д-девонька моя…
Игумнов дёрнул с недюжинной силой, выламывая перегородку.
– Стойте! – приказал Нечипоренко властным голосом, которого от старого пня никто не ожидал. – Не прикасайтесь к ней. Во время расследования к трупам подходить запрещено.
– Особенно тем, кто находится под подозрением у полиции, – поддакнул его коллега.
– Да как же… Вы что же… Меня… Вот в этом… На секунду показалось, что взбешенный гигант разорвёт обоих следователей в мелкие клочки. Но тут он вновь бросил взгляд на мертвую девушку и разрыдался.
– Ну, будет, будет, – Нечипоренко снова принял тон чудаковатого деда, который вот-вот вытащит из кармана дымковскую свистульку, чтоб утешить расстроенного ребёнка. – Присядьте вот сюда, на камень. А ещё лучше, пойдемте на воздух. Там вы скорее придёте в себя, с мыслями соберётесь… Пойдёмте, Николай Васильевич.
